Sou de cuivre

«Над безднами человеческого существования
он предлагает построить дешевые мосты
с позолоченными грифонами»1

«Неподвижность предметов, окружающих нас,
навязана им нашей уверенностью, что это именно они,
а не какие-нибудь другие предметы,
неподвижностью нашей мысли по отношению к ним»2

Жизнь уездного города N течет душевно, размеренно и неторопливо. И если вам случится отправиться через город мимо сопротивляющихся времени достижений советского автопрома, врастающих в землю у неказистых деревянных домиков, пройти пролесок, где на тропинку нет-нет да и выйдет степенный лось, и оказаться уже в сумерках во дворе незнакомого дома, у крыльца которого лохматая собака мерещится не домашним, но кармическим животным, то воспользуйтесь возможностью и непременно загляните в гости к кому-то из горожан. Будьте уверены, в тесной от громоздкой мебели, но уютной комнатушке под пышным настенным ковром гостеприимно накрыт стол, на нем сервирована специально вынутая из буфета посуда и скромные, со вкусом приготовленные блюда, а хозяева, присевшие у телевизора в углу за просмотром матча «Спартака», с нетерпением ждут гостей, которые должны прийти с минуты на минуту…

Когда человек погружен в культуру, ему кажется, что культура была таковой всегда. В этом состоит порядок вещей, — думает он. — и в нем (порядке, человеке) воплощается «неизменная человеческая природа». Для такого мировоззрения Культура с большой буквы оформляется как замкнутая культурная мифология с границами, оберегаемыми высокой моралью, нравственностью, эстетической красотой и убежденностью, что на этой земле люди так жили испокон веков.

Случается такое и с культурами, которые лишь мнят себя заглавными, несмотря на то, что основывают свою идентичность на культурных благах сниженных и массовых форм, клише и заимствованиях. Их устройство рассказывает скорее о насущных институтах власти и ее интересах, нежели о сложившемся жизненном укладе. Они приобретают значимость, прислоняясь к явлениям иного порядка, лежащим вне критического взгляда, — всему тому, что «избегает анализа, не требует рефлексии и раздумья, а как бы само собой разумеется»3.

Ценности и традиции подобных культурных моделей, имеющие подражательный и имитационный характер, призваны утверждать естественность культуры как непререкаемой данности и служить свидетельством хорошего воспитания, образованности и культурности человека или же его принадлежности определенной социальной группе. Так, в России XVIII-XIX веков французский язык считался признаком аристократического, благородного происхождения, которое не упускали случая продемонстрировать и в устном общении, и в деловой и личной переписке, даже если эта демонстрация поддерживалась знанием всего нескольких слов и принимала коверканные формы. Даже облаченные в высоконравственные и напыщенные тирады, эти традиции — придуманные и только кажутся драгоценностью, а на поверку бряцают о стол истории медным грошом (фр., sou de cuivre). И вместе с тем они позволяют власти держаться «в близком контакте с “душой народа”»4, обольщая и увлекая ее миражом избранности и исключительности эстетического вкуса.

Но все же какие темы нам диктует такая культура? Какое устойчивое поле мотивов предлагает? Что она отвечает на вопрос, как человеку жить и ощущать себя внутри этой культуры, чтобы терпеть всю эту распутицу, бытовую неустроенность, запустение и невыразительность окружающей реальности, скудность красок и смысловых перспектив, лежащих не дальше базовых бытовых потребностей? Ее ответом становятся клише и «общие места», которые «предохраняют нас от созерцания катастрофического, невыносимого и невыразимого»5 — они искажают и забалтывают, перекрикивают доведенными до истошности голосами скрытые противоречия, несоответствия и конфликты. Но культура — не безусловное пространство, это поле столкновения разнонаправленных дискурсов и позиций, и именно это подчас может показать искусство.

Cюжет произведений Дмитрия Королева (известного также под псевдонимом «самуилл маршак») на выставке Sou de cuivre6 — определенная форма национальной культуры. Экспозиция состоит из нескольких серий, представленных не обособленно друг от друга, но объединенных в смысловые композиции. Центральным элементом композиций являются живописные работы большого формата с реалистическими изображениями. Они же выступают и главным символом принадлежности высокой культуре. Они убеждают нас в том, что перед нами настоящее искусство. Для тех же, кто по каким-то причинам сомневается, кто не проникся до самого своего нутра культурной благодатью, Королев прибегает к формуле, согласно которой «в культурной памяти слова и вещи тесно взаимосвязаны»7. Номинальные живописные достоинства работ как атрибуты художественной ценности усиливаются текстами, поэтическая форма и метафорическая глубина которых подобно разным украшательствам — кружевным салфеткам и шторам, милым поделкам и безделушкам, цветочкам на подоконнике в подъезде — еще больше сгущают впечатление о культурной и духовной значимости произведений. В качестве поддерживающего живописный образ элемента Королев использует орнаментальный узор, который располагает по нижнему краю холстов. Орнамент как будто стабилизирует изображение, делает его устойчивым и монолитным. Он превращает картину в настенный ковер — носитель и источник красоты (красивости) в повседневном быту человека.

Однако уже то, как Королев располагает на холстах текст, провоцирует подозрение, что здесь что-то не так. Он действует подобно концептуалистам (вспоминаются Эд Рушей и Илья Кабаков), проблематизируя отношения изображения с текстом и живописным медиумом. Чтобы заключенный в изображении идеологический аппарат стал видимым, необходимо препятствие. Выбранные художником сюжеты и жанровые сцены — ничем не примечательные, тривиальные, заурядные и проходные — создают напряжение в монументальной помпезной культурной системе и нарушают стабильное поле значений отдельно взятой картины. Таким сбоем, ошибкой, отклонением становятся и выполненные синим цветом линии — детали, организующие вокруг себя размытое поле значений. Эти линии, будто случайно брошенные на поверхность холста, неуклюжие и неловкие, разбалансируют впечатления. Они обязывают даже не столько отвергнуть эстетический стереотип, сколько прорваться через него, чтобы увидеть, что общую композицию с живописными произведениями составляют работы с искусственными цветами, выполненные в технике декупажа и складывающиеся в визуальный словарь культурных ценностей и устремлений, и деревянные объекты самодеятельного вида, напоминающие предметы быта и домашнего обихода. И если живопись соблазняет своей непререкаемой культурной ценностью, притягивает ожидаемым удовольствием от созерцания прекрасного, то серия с розами и объекты, а также вынесенные отдельно литературные тексты, делают доступным для рефлексии сконструированность таких представлений.

Вынесенные в эпиграф слова Светланы Бойм — не о художнике Дмитрии Королеве, они о власти, которая не высвечивает противоречия и конфликты культурной идентичности, но укрывает их, ретуширует и прячет, подменяет понятия и учреждает угодные ей правила. Произведения Королева в чем-то парадоксальным образом предъявляют эти процессы зрителю. Они не совпадают со своей видимостью, поэтому позволяют не сводить искусство к эстетическому феномену как набору стилистических черт и приемов, но рассматривать сопряженные с ним механизмы массовой манипуляции, потому что именно обнажение процессов сознания, самопознания и искусства наиболее противостоит консерватизму и закостенелости выдуманных на днях традиций.
 

Текст: Алексей Масляев

1 Бойм, Светлана. Общие места: мифология повседневной жизни. — М.: Новое литературное обозрение, 2002. С.29.

2 Пруст, Марсель. В сторону Свана. — М.: Советский писатель. 1992. С.10.

3 Бойм, Светлана. Там же. С.10.

4 Гринберг, Клемент. «Авангард и китч» // Художественный журнал, №60, декабрь 2005.

5 Бойм, Светлана. Там же. С.26.

6 Sou de cuivre (фр.) — медный грош. Название позаимствовано из книги Юрия Буйды «Дар речи» (Буйда, Юрий. Дар речи. — М.: Редакция Елены Шубиной. 2023). В одной из сцен упоминается французское издательство Sou de cuivre, которое начинало свою деятельность с выпуска «книг для народа», а затем «вошло во вкус, стало издавать Пруста и Аполлинера, искать пионеров, форвардов, способных потрясти читателя новизной». Ранее в этой сцене один из героев произносит следующую фразу: «Очень трудно доказать, что имеешь дело не с красотой, а с намеренной красивостью, которая выявляет пустоту». Эта фраза важна и для понимания выставки Sou de cuivre Дмитрия Королева.

7 Бойм, Светлана. Там же. С.21.